Познание мира — чрезвычайно сложный и до конца непознаваемый процесс.  Вот и сейчас — глобальный кризис, фрагментация человека и общества, возрастание неопределенности и рисков, смена парадигм, поступки, возвышающие человека, и зверства, низводящие его «ниже некуда», потрясающие открытия и деградация личности. Все смешалось. Деньги и честь, разум и сумасшествие, боль и радость, преступление и геройство. И уже ни разделить их, ни разложить по полочкам, ни дать им общую оценку невозможно. Нет такой науки. Нет критериев. Вернее, они есть, но только разные и часто даже противоположные для разных субъектов, групп, сетей и т. д., а значит, уже и не критерии, а субъективированный инструмент противоборства.

Наука познает объективное, даже если объектом есть субъект. Ньютон, Эйнштейн, Гейзенберг, Дарвин, Смит, Кейнс и т. д. открыли миру то, что существует в самой действительности и независимо от них. Их величие состоит в том, что именно они первые проникли в тайны бытия. Форма подачи материала, их личные качества — это обстоятельства открытий, никак не меняющие сути научных истин. Совсем другое дело — искусство. Это тоже форма познания мира, его художественное отражение. Но такое, которое отражает то, чего реально нет. Вернее, оно есть, но не такое, а другое, может быть, похожее, а может быть, и совсем не похожее. Однако неизменно связанное с субъект-субъектным отношением. С тем, кто отражает, и с тем, для кого это отражают.

Отражение есть одновременно созидание того, чего еще нет. Поэтому оно и не отражение вовсе, а если и отражение, то не простое, а такое, которое постигает нечто неподдающееся научному познанию, существующее, но не схватываемое непосредственно ни разумом, ни чувством. Произведение искусства не существует не только без их автора, но и без со-автора-почитателя. Только тогда, когда со-автор-почитатель принял его, освоил, прочувствовал, оно стало произведением искусства. Иначе — это просто предмет, звуки, краски, движения, запахи, мазня, шум и т. д. Но принял и освоил он его по-своему, в контексте своей жизни, своего чувственного и умственного опыта, следовательно, в контексте своего отражения реальности. Здесь сходятся две отраженные реальности. Сходятся через общность порождения чувств и мыслей. Не одинаковость, а именно общность порождения, возможно, совсем разных мыслей и чувств. Так рождается взаимность, со-авторство художника и его почитателя. То, что создано, и то, что освоено, никогда полностью не совпадают. А иногда различаются существенно. Но они живут именно в этом субъект-субъектом отношении.

Для науки результат — это отражение реальности. Для искусства — возбуждение и изменение чувств и мыслей человека, своего рода «инженерия человеческих душ» — как метко было сказано в индустриальную эпоху и совсем неловко повторять сейчас.   Искусство — исторически первая, еще не явившаяся в своих собственных одеяниях, форма виртуальной реальности. Но есть еще нечто, что не является ни наукой, ни искусством, и одновременно является тем и другим. Это нечто появляется там, где наука углубляется до пределов в познании собственных оснований и где не может помочь ни опыт, ни эксперимент, ни логическое мышление, а искусство поднимается до своей вершины, где мастерство художника приобретает форму мысли. Предельное углубление и предельное возвышение сходятся. Каждое выходит за свои собственные пределы и одновременно преодолевает чужие, попадая в сферу беспредельного, неопределенного, непостижимого. Эта сфера схождения — философия. 

Но в самой философии есть свой корень. Он лежит на стыке предметности, человечности и духовности, где человек как субъект очеловечивает предметный мир, одухотворяя его и превращая в мир человека. Это — философия хозяйства. В ней сходятся всеобщее и индивидуальное, субъективное и объективное, мировое и национальное, глобальное и локальное.  В ней важно не только то, что говорится, как в науке, но и то, в какой форме это представляется, как в искусстве. Она дает возможность мыслить то, что в научное мышление не укладывается, и чувствовать то, что искусством не представляется. Это есть методология постижения, отличная от науки и искусства.  Поэтому именно сейчас, когда мир раскладывается на фрагменты, сходит с ума, переходит в постчеловеческое пространство, философия хозяйства приобретает особую актуальность как адекватный способ постигать современный мир.

Такая философия имеет иную персонификацию по сравнению с наукой и искусством. Ее субъект должен быть и ученым, и писателем, и творцом, и прорицателем, не чередуя эти роли и функции, а совмещая их в одном акте созидания философии хозяйства.   Именно таков ее новооткрыватель, вечный двигатель и представитель — Юрий Михайлович Осипов. Собственно, написанное выше и есть его портрет в абстрактно-объективном исполнении. Он начинал как ученый-политэконом, стал писателем (и членом Союза писателей России), творцом философии хозяйства (независимо от С.Н. Булгакова, произведения которого по философии хозяйства в то время еще не были опубликованы) и, наконец, прорицателем, остро ощущающим дуновения будущего и делящимся этим с обществом. Он есть сама философия, наиболее адекватно субъективированная в его личности: человек-философия.

Внешние же проявления этого процесса весьма впечатляющие. Достаточно посмотреть летопись-философию, подготовленную Ю.М. Осиповым к 25-летию Центра общественных наук при МГУ, создателем и неизменным руководителем которого он является [1], и посвященный этой же дате юбилейный монографический сборник [2]. 75-летний юбилей Юрия Михайловича, следующий сразу же за юбилеем Центра, не случайное совпадение, а историко-практическое подтверждение существования феномена человека-философии. 

Литература

1. Осипов Ю.М. Восхождение. Четверть века в походе за истиной. 25 лет Центру общественных наук при МГУ. 1990—2015. М.: ТЕИС, 2015. 365 с.
2. Хозяйство и мысль. Юбилейный монографический сборник. 25 лет Центру общественных наук при МГУ. 1990—2015 / Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. М.: ТЕИС, 2015. 438 с.