***

Человек как «предмет познания» — это ключ ко всей науке о природе.

П. Тейяр де Шарден

Наши коллеги и сомышленники из Харькова написали книгу, которую они посвятили 135-летию со дня рождения П. Тейяра де Шардена и 145-летию со дня рождения С.Н. Булгакова. Как представляется, поднятая авторами проблема носит характер индикатора, пробного камня, позволяющего делать выводы о ключевых смысловых отличиях между различными мыслительными традициями при их сопоставлении, и именно под этим углом зрения хотелось бы рассмотреть их работу, представляющую собой, таким образом, интересный компаративистский опыт. Это проблема антропологическая: человек в качестве предмета познания, как он отражен в религиозно-философских системах двух представителей европейской (французской) и русской мысли — П. Тейяра де Шардена и С.Н. Булгакова. Различие между двумя традициями очевидно хотя бы в виду факта, что европейская мысль знала гуманизм, тогда как русская — нет, скорее ее характеризует глубоко продуманная, философски обоснованная критика европейского гуманизма. Вместе с тем, следует признать правомочность сравнения двух мыслителей и их сближения, оправданного в первую очередь методологически. Отметим, что П. Тейяр де Шарден уже сравнивался в литературе с отечественными философами, в частности, с Н.Ф. Федоровым [9] и Н.А. Бердяевым [4].

Между биографиями двух мыслителей тоже много общего — оба университетские профессоры и одновременно священники и оба прожили богатую драматичными событиями жизнь. С.Н. Булгаков принял священство в 1918 г., пережил Гражданскую войну в крымском изгнании, а Вторую мировую в эмиграции в Париже. П. Тейяр де Шарден член ордена иезуитов с 1899 г. и священник с 1911 г., участвовал в Первой мировой войне, годы Второй мировой провел в фактическом изгнании в Пекине, офицер Ордена Почетного легиона.

Оба мыслителя видели в человеке не только объект, но целостный и фундаментальный предмет познания. Обращает на себя внимание, что центре творчества П. Тейяра де Шардена и С.Н. Булгакова оказались проблемы, совпадающие с классическими сюжетами русской мысли. Книга Г.В. и О.Г. Задорожных дает представление о том, как решают эти проблемы два мыслителя, в чем сходство и где лежат отличия между их идеями.

В качестве одной из главных объединяющих черт в концепциях П. Тейяра де Шардена и С.Н. Булгакова справедливо названо их стремление к соединению науки и религии. Синтез всех познавательных возможностей человека — веры, знания, чувства, воли — был идеалом славянофилов. Затем его подхватили мыслители «русского духовного ренессанса», ярким представителем которого был С.Н. Булгаков. Они стремились к синтезу науки, философии и религии, но его осуществление относили в будущее, видя в нем задание для русской мысли. К этому же стремились, каждый по-своему, П. Тейяр де Шарден и С.Н. Булгаков.

Другим важным постулатом русской мысли было понимание человека как в первую очередь явления духа: личность насквозь духовна. П. Тейяр де Шарден очень близок к этой позиции; он делает акцент на том, что единственная ошибка познания, которая «с самого начала уводит его с правильного пути, состоит в смешивании индивидуальности и личностности» [13, 377]. Такое же видение отличает С.Н. Булгакова, который указывает, что не индивид, но личность представляет собой «изначальное, метафизическое единство человечества», и что «эта человечность есть положительная духовная сила, действующая в мире, его единящее начало» [2, 152]. По мнению авторов книги, именно в человеке нашла свое отражение «изначальная синкретичность мира». Исследователи уже указывали на синкретизм как системообразующую парадигму русской мысли, как применительно к философии [10], так и применительно к экономической теории [11].

С.Н. Булгаков признавал, что отношение Божественной и человеческой природы является центральным пунктом его учения о Софии Премудрости Божией. Он описывает ее как совокупность идей, согласно которым сотворен мир, однако София у него не только «идеальный образ мира», но и «предвечное Человечество в Боге». Этот богословский парадокс Булгаков решает рассуждением о личности, которая есть ипостась, и ипостаси, которая не есть личность. Аргументация не вполне убеждала критиков, усматривавших во взглядах Булгакова суждение о «нетварно-тварном» существе человека, ведущее к пантеизму. Если остановиться на его идее, что София не более чем мысль Бога о тварном мире, потенциал и самооткровение Духа, а не посредник, связующее звено между Творцом и тварью (основная проблема гностиков), то утверждаемая монотеизмом онтологическая пропасть между Богом и человеком, Богом и миром, отнюдь не уничтожается.

Характерно, что и Тейяра де Шардена тоже обвиняли в «ереси» его собратья по ордену иезуитов, усмотревшие в его позиции отход от томистской традиции примата богословия перед наукой. Ряд обвинений в адрес двух мыслителей совпадают: антидоктринальность и искажение догматов, сводящееся к упомянутому пантеизму. В свою очередь, Тейяр де Шарден считал свою «разновидность пантеизма» закономерной и не противоречащей христианской ортодоксии — в этом тоже сходство с Булгаковым, упорно отстаивавшим свои взгляды перед церковной иерархией трех православных юрисдикций (см. подробнее: [12]).

Булгаков поставил в центр своей философии хозяйства антропологию как учение о человеке в природе и творческом взаимодействии с ней. «Человек как “предмет познания” — это ключ ко всей науке о природе», — так звучит аналогичная идея у Тейяра де Шардена [13, 396]. По его словам, особенность познания состоит в том, что «чем больше мы делаем усилий, чтобы уйти от человека в наших теориях, тем больше суживаются круги, описываемые нами вокруг него, как будто мы втянуты в его круговорот» [13, 396].

Отличие в позициях заключается в том, что Тейяр де Шарден трактует человека в контексте ноосферы, которую рассматривает как реализацию особой психической энергии, и ноогенеза, связывает личность с «эволюционной структурой мира». Булгаков мыслит человека в рамках теодицеи и антроподицеи, опирается на святоотеческую традицию. В шарденовском ноогенезе время и пространство очеловечиваются, или скорее «сверхочеловечиваются» — у Булгакова этому противостоит строгое различение Богочеловечества и человекобожества. Согласно его концепции, опирающейся на догмат о единстве божественной и человеческой природы Христа, в Богочеловечестве заключена цель личного совершенствования личности и одновременно исторического процесса в целом, но к эволюционному развитию ноосферы эти явления не сводимы.

Еще одной точкой соприкосновения представителей двух мыслительных традиций было понимание места и роли науки. О ее познавательных границах и о необходимости четкого представления о них писал Булгаков, следуя руслу отечественной философской традиции. Этап отхода от науки, первый шаг за ее пределы, ознаменовала его работа «Философия хозяйства». Науке имманентны множественность и раздробленность знания, она не способна «выбраться из эмпирии» и превращает жизнь в механическую связь объектов. Твердость этих убеждений подтверждает все дальнейшее творчество Булгакова. Как полагал Тейяр де Шарден, в своем постижении реальности наука должна превратиться в «чистую науку», которую характеризует стремление «к вершине, к целостности и к будущности… это уже поневоле религия. Религия и наука — две неразрывно связанные стороны, или фазы, одного и того же полного акта познания, который только один смог бы охватить прошлое и будущее эволюции, чтобы их рассмотреть, измерить и завершить» [13, 400].

На мой взгляд, можно поспорить с оптимистичным заключением авторов книги (отсылающих к «свидетельствам передовых нестандартно мыслящих ученых») о том, что главным объектом науки ХХI в. становится изучение внутреннего духовного мира человека. Скорее, желаемое здесь выдается за действительное. Г.В. Задорожный и О.Г. Задорожная делают справедливый упрек в адрес материалистической науки, понимающей человека как только биосоциальное существо, и утверждают, что реальность немыслима вне духовности. В этом ключе они упоминают «принцип превосходства духа над материей» [8, 202 — 203] А.С. Панарина и тезис о том, что «наука, отпочковавшись от культуры, лишилась синкретизма» [5, 203], одного из создателей инженерной психологии в России В.П. Зинченко. Положение о триипостасной природе человека — духовно-био-социальной — они относят к важнейшим разработкам современной харьковской школы философии хозяйства. Но, как представляется, авторы продолжают возлагать на научную мысль надежды, которые она не может оправдать, и в этом они ближе к позиции Тейяра де Шардена. Вслед за идеологом ноосферы В.И. Вернадским они констатируют, что вооруженный наукой человек «становится крупнейшей геологической силой» [3, 281, 387, 480 и др.], но насколько благотворна эта сила, остается большим вопросом. Впрочем, авторам книги это сомнение тоже не чуждо, в связи с чем они рассуждают о поднятой М.К. Мамардашвили проблеме «современного варварства и одичания» [7, 189].

Особое место в книге занимает концепт духовности, под которой авторы понимают человеческую способность к «со-творчеству мира посредством припоминания Благо-Вести, которая в душе человека предстает его Со-Вестью». Припоминание, или «внутреннее вспоминание», играло важную роль в выработанной русской философией теории познания. Согласно этой идее, тесно связанной с концепцией первичного откровения, познаваемые предметы «преднаходимы» в нас: познавая тот или иной предмет, мы находим его в себе, припоминаем о нем нечто, что уже внутренне изначально знали о нем. Концепцию принято связывать с восприятием платоновских идей в святоотеческой традиции, с «христианским неоплатонизмом». Русские мыслители исходили из того, что всеединство открывается человеку, в этом «самораскрытии» цельности и состоит познание. Чтобы познать мир, необходимо погрузиться в глубину собственного сознания. Н.О. Лосский подчеркивал, что интуиция по-русски означает «созерцание» [6, 11]. Сюда же вписывается булгаковское понимание человека как микрокосма, распространяющего свое влияние в макрокосме: «Этому микрокосму принадлежит центральная, единящая роль в макрокосме, образующем для него периферию, а вместе с тем и объект хозяйственного воздействия. Человек представляет собой как бы “стянутую вселенную” (Шеллинг), а космос — потенциальное тело человека» [2, 303]. Применительно к познанию эту идею развернул Н.А. Бердяев в работе «Смысл творчества», описывая человека как малую вселенную, микрокосм, в сознании которого таится разгадка всего мира, в связи с чем он ссылался на немецкий романтизм: «В гениальных по своим прозрениям фрагментах Новалиса можно найти яркое выражение учения о человеке как микрокосме и вселенной как макроантропосе» [1, 317]. При таком понимании отношений между субъектом и объектом, первый имеет следы присутствия второго в себе. Как выразил это воззрение П.А. Флоренский, «истина через себя познается, — не иначе; чтобы узнать истину, надо иметь ее, а для этого необходимо перестать быть только собою» [14, 65].

Из названного метода вытекает еще одна особенность русской мысли, тоже непосредственно обусловленная трактовкой человека как предмета познания. В западноевропейской традиции после спора реалистов и номиналистов возобладала точка зрения, сводящая реальность к представлениям человека о ней и тем самым воздвигающая между реальностью и ее познанием «гносеологический» барьер. Русским мыслителям был присущ онтологизм — ориентация на реальность, социально-антропологический ракурс, внимание к общественной практике (хорошо известная связь правды-истины с правдой-справедливостью).

Освещая проблему онтологизма, авторы книги опираются, пожалуй, не столько на Тейяра де Шардена, сколько на Ю.М. Осипова. Они развивают такие характерные для него аспекты и сюжеты, как онтологическая апокалиптика, апокалиптический лабиринт, саморасчеловечивание человека, а в области познания — «онтологическое постижение-понимание-знание о сущем». Хотя формулируют свою мысль вновь прибегая к представителю европейской традиции, Э. Фромму: «культура и цивилизация по мере своего развития все больше противоречат нуждам человека» [15, 27]. Однако органичное родство и интеллектуальная комплементарность харьковской и московской школ философии хозяйства от этого не менее очевидны.

Литература

1. Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. Т. 1. М., 1994.
2. Булгаков С.Н. Философия хозяйства // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 1993.
3. Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М.: Айрис-пресс, 2004.
4. Гусев Д.В. Ценность жизни и эсхатология: Н.А. Бердяев и П. Тейяр де Шарден // Среднерусский вестник общественных наук. 2014. № 6.
5. Зинченко В.П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили. К началам органической психологии. М.: Новая школа, 1997.
6. Лосский Н.О. Основные вопросы гносеологии. Пг., 1919.
7. Мамардашвили М.К. Картезианские размышления. М.: Прогресс, 1990.
8. Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в ХХI веке. М.: Алгоритм, 2003.
9. Семенова С.Г. Паломник в будущее. Пьер Тейяр де Шарден. СПб., 2009.
10. Сиземская И.Н. Синкретизм как системообразующая парадигма русской мысли // История мысли / Под ред. И.П. Смирнова. Вып. 6. М., 2013.
11. Смирнов И.П. О синкретизме и философской направленности русской экономической мысли // Российская хозяйственная мысль: своеобразие, история, перспективы / Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С Зотовой. М.: ТЕИС, 2013.
12. Смирнов И.П. Спор о Софии Премудрости Божией и его судьба в истории русской мысли // Хозяйство и мысль. Юбилейный монографический сбоник. 25 лет Центру общественных наук. 1990 — 2015 / Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. М., 2015.
13. Тейяр де Шарден П. Феномен человека: Сб. очерков и эссе. М.: «Издательство АСТ», 2002.
14. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. Т. 1.
15. Фромм Э. Здоровое общество. М., 2009.

References

1. BerdyaevN.A. Filosofiyatvorchestva, kul'tury i iskusstva. T. 1. M., 1994.

2. Bulgakov S.N. Filosofiya hozyajstva // Bulgakov S.N. Soch.: V 2 t. T. 1. M.: Nauka, 1993.

3. Vernadskij V.I. Biosfera i noosfera. M.: Ajris-press, 2004.

4. Gusev D.V. Cennost' zhizni i ehskhatologiya: N.A. Berdyaev i P. Tejyar de SHarden // Srednerusskij vestnik obshchestvennyh nauk. 2014. № 6.

5. Zinchenko V.P. Posoh Mandel'shtama i trubka Mamardashvi-li. K nachalam organicheskoj psihologii. M.: Novaya shkola, 1997.

6. Losskij N.O. Osnovnye voprosy gnoseologii. Pg., 1919.

7. Mamardashvili M.K. Kartezianskie razmyshleniya. M.: Pro-gress, 1990.

8. Panarin A.S. Strategicheskaya nestabil'nost' v HKHI veke. M.: Algoritm, 2003.

9. Semenova S.G. Palomnik v budushchee. P'er Tejyar de SHarden. SPb., 2009.

10.      Sizemskaya I.N. Sinkretizm kak sistemoobrazuyushchaya para-digma russkoj mysli // Istoriya mysli / Pod red. I.P. Smirnova. Vyp. 6. M., 2013.

11.      Smirnov I.P. O sinkretizme i filosofskoj napravlennosti russkoj ehkonomicheskoj mysli // Rossijskaya hozyajstvennaya mysl': svoeobrazie, istoriya, perspektivy / Pod red. YU.M. Osipova, E.S Zotovoj. M.: TEIS, 2013.

12.      Smirnov I.P. Spor o Sofii Premudrosti Bozhiej i ego sud'ba v istorii russkoj mysli // Hozyajstvo i mysl'. YUbilejnyj monograficheskij sbonik. 25 let Centru obshchestvennyh nauk. 1990 — 2015. / Pod red. YU.M. Osipova, E.S. Zotovoj. M., 2015.

13.      Tejyar de SHarden P. Fenomen cheloveka: Sb. ocherkov i ehsse. M.: «Izdatel'stvo AST», 2002.

14.      Florenskij P.A. Stolp i utverzhdenie istiny. M., 1990. T. 1.

15.      Fromm EH. Zdorovoe obshchestvo. M., 2009.