Русская истина не очень приятный спутник: это не каждодневная правда, а воистину бессмертная Истина, которая есть сама душа того, что истинно. И если Истину удается отыскать, она придает творческому воображению блеск и величие.

В. Набоков

В «Обретении» [4] Ю.М. Осипов дает вполне нелицеприятное понимание человека: человек есть «бездник», «хаосник», «зверь по природе», вдобавок порождающий «зверочеловеческий хаос» в мире. Сформулировано жестко, да и жестоко, в целом беспросветно. Однако нас интересует сам механизм становления и завершения осиповской антропологии. В «Обретении» Ю.М. Осипов вплотную подошел к тайне границы философии хозяйства: к переходу от бесконечного становления атрибутов, артефактов, озарений и проникновений в существо дела — к пределу философско-хозяйственного «знанияразмышления», которое, исчерпав свое внутренне содержание, подошло к окончательному результату, к своему концу, или началу «иного». Иными словами, самодвижение философии хозяйства (как и любой вещи на свете) сводится к ее предельному значению, только в котором прозрачно проступает цель, к которой она стремится. Предел есть истина, цель и душа любой вещи, и философии хозяйства в том числе.

К каким же пределам подошла философия хозяйства в «Обретении»? Сам автор ведет речь об обнаружении «потаенных смыслов» и «логик» творения, творящего, творимого и сотворенного. Хозяйство интересует Ю.М. Осипова не более и не менее как взятые с точки зрения Творца неведомое первоначало и конец всего, Апокалипсис. Иное в конце — иное в начале — и под их перекрестными лучами располагается хозяйствование человека, таким образом автор манифестирует свое видение «краев», а стало быть, и смыслов, хозяйственного бытия. А коль скоро это — так, то и Бог, и дьявол возникают перед читателями «Обретения» во всей своей силе и начинается философско-хозяйственная мистерия, мировая эсхатологическая битва за человека.

Вряд ли мы согласимся с автором «Обретения» в том, что человек есть зверь «по природе». Наша восточнохристианская мысль исходит из того, что грех — это некая субстанциональная испорченность человека, обусловленная его свободной волей, исконной предрасположенностью к грешению, а не его природой. Следуя Св. Писанию, православие учит, что изначально человек был создан совершенным и по телу, и по душе (Быт. 1:31), и что грехопадение повлекло за собой повреждение его душевных сил (Быт. 3:31). Поскольку изначальная природа человека была благой, то, замечал св. Иоанн Дамаскин, грех человека зависит «не от его природы, а от свободной воли. При содействии благодати Божией он мог быть и преуспевать в добре» [6, 37]. С христианской точки зрения личность — это человек как носитель самопознания, волящий и принимающий решения по совести субъект, тот, кто владеет качествами, свойствами, энергиями, кто развертывает их в реальном бытии [2]. Тем более что Софию в «Обретении» сам Ю.М. Осипов понимает экзистенционально и антропологически — как чувство, мысль, слово Божие, выраженное не внешне, а во внутреннем переживании человека. 

Но нельзя не увидеть, что Ю.М. Осипов зафиксировал совершенно реальную ситуацию апостасийного отпадения человека — по мере эволюции экономизма, постмодернизма и так ныне вдохновляющего интеллектуалов бесполого трансгуманизма — от своего Создателя, от Бога. В современном мире речь идет об изменении с помощью гуманитарных, нано-, био-, цифровых и пр. технологий самой человеческой сущности, или природы человека. А это бунт против Творца, ибо человек создан по Его образу и подобию. Пересотворяя человека, мы уподобляем его сатане, создаем дивное прелестное телесное обиталище — для бесов. 

Метафизика «Обретения» в последовательности ее имманентного внутреннего развития неизбежно ведет к сознанию человека как к «фактору хозяйственного бытия», и не просто к фактору, а к сознанию как «работающей трансценденции». Сознание, по Осипову, есть «метафизическая игра» со всем сверхъестественным, причем такая игра, что в любой экономической оценке и в любом экономическом действии «сидит» действие метафизическое. К последней мысли мы еще вернемся. Здесь же отметим, что, согласно автору «Обретения», сознание и «есть Бог». Если бы не сознание, которое от Бога, то человек никуда бы не ушел от своей зверской природы, был бы всецело «бездником» и «хаосником».

Безусловно, наше сознание и от Бога. Но сознание есть сфера самоопределения человека и именно и только в сознании возникают ошибки, промахи, зигзаги — и зверства, которые у самих по себе зверей невозможны. Сознание и разум — трагические феномены свободы воли человека. Процессы, идущие от сознания, имеют своим источником не сферу обезличенного «предопределения» к добру или злу, но область самоопределения субъекта, и потому они нелинейны и многовариантны. Там, где в игру включается человек, движение системы изображается не прямой линией, а набором зигзагообразных вариаций, отклонений от этой прямой. Хозяйственное и экономическое бытие состоит из траекторий, так или иначе «уклоняющихся» от объективных условий жизни. Подобные «уклонения» в результате галлюцинаций сознания дают нам реальную, наличную экономику и реальное, наличное хозяйство в их конкретно-историческом бытии.

Стало быть, сознание и от дьявола. В этой интуиции Ю.М. Осипов категоричен: «если человек, принимая Христа, не уклонился от дел мирских», «Христовы императивы не выносимы для него», то он не мог «не принять Антихриста». Вероятно, Осипов полагает, что если полностью преодолеть отступничество большинства людей от Бога невозможно, то идущие от Антихриста сребролюбие, стяжание, эгоизм и «зверства» суть неискоренимые спутники человека и человечества. Пусть так, но тогда получается, что все (деяния, свершения, индивидуальности, вещи и пр.) от Антихриста — и Бог уже «проиграл», или даже «умер», пусть только в нашем сознании? 

А так ли это? Сам Ю.М. Осипов пишет, что человек бывает то ангелом, то демоном. Продолжим эту мысль и возьмем для примера «зверства». Ясно, что злобу, войны, смертоубийства, страдания и «зверо-человеческую» жестокость Бог никак не одобряет и одобрять не может. Но часто бывает, например, на войне, что самим людям смертоубийства и жестокости кажутся достойными и жертвенно необходимыми. Принципиально и важно, что человек, попав в ситуацию экстрима, отрекается от себя, от своего эго, от служения своему мелочному, тщеславному и корыстному «я». Буржуазно-мещанское самодовольство уходит на периферию самосознания, и маленький человечек вдруг вырастает до пределов всего мироздания (вспомним Пьера Безухова), а то и отдает жизнь «за други своя». Да не только воин, но даже корыстолюбивый бизнесмен и себялюбивый управленец, служа делу, отождествляя себя со «своим делом», в чем-то важном отрекаются от себя и оставляют нам железные дороги, космодромы, мосты, инфраструктуру воспроизводства жизни и прочие творческие артефакты техногенной цивилизации. 

Как ни странно, на языке философии подобную метаморфозу субъекта выразил не кто иной, как философ панлогизма Гегель. Оказываясь в экзистенциональной ситуации человек «смотрит в лицо негативному, пребывает в нем, узнает свой предел и преодолевает его». Когда же мы «смотрим в лицо негативному»? Граница бытия и ничто, жизни и смерти проходит в человеке, дает возможность, оставаясь в мире, увидеть свое мирское бытие как бессмысленное и ничтожное [1, 188—243]. Человек ощущает свободу от всякого бытового ограниченного существования — и в «огне негации» рождается пассионарное, творческое, жертвенное и благое. Так или иначе, метафизическую игру с человеком и сознанием начинает дьявол, а побеждает Бог. Или, по Осипову, «любое бытие есть преобразуемая антиэнтропийным сознанием энергийная бездна».  

Вообще, при чтении «Обретения» и ряда других текстов Ю.М. Осипова складывается впечатление, что ему интересны, прежде всего, Иное, Бог и дьявол, «края бытия», а средина — хозяйство «в себе» или экономика «для себя» — не очень-то его и интересует. Но это далеко не так. Дело в том, что Юрий Михайлович Осипов избыточно обладает непостижимой для обыденного сознания способностью, которую Кант назвал «трансцендентальным воображением». Чтобы из многообразных чувственно-наглядных представлений о жизни возникло понятие или понимание эмпирии во всей ее мозаичной полноте требуется особая загадочная способность к синтетическому мышлению, преодолевающему разобщенность фактов, которую немецкий философ и обозначил как трансцендентальное воображение. Это воображение у автора «Обретения» столь велико, что он может иносказательно, на особом языке символов и образов ухватить суть и тенденции хозяйственно-экономических процессов, часто остающихся непонятными для «ученых-экономистов», «институционалистов» и прочих «макроэкономистов» (вот удивительное словечко, не правда ли?).

К современной финансово-денежной экономике Ю.М. Осипов прилагает такие метафоры, как «вмененная ирреальность», «счетно-расчетная магия», «сакрализованные числа» -— и все они в конечном счете ведут к кризисам и катастрофам, к утрате человеческого и социального, к расчетно-бездушной «техноэкономике». В другом сочинении нашего автора мы читаем: «Стоимость всегда вменяется — людьми, их решениями, но, вмененная, она уже и сама работает, вменяясь в экономические параметры». И, далее, «деньги — оборотень», «деньги творят чудеса: они расставляют, производят, распределяют, перераспределяют, побуждают, эксплуатируют, убивают. Они это умеют делать и делают сами, но главным образом все-таки вытворяют это по субъектно-субъективной указке — сверху и из центров!» [3, 149—161].

А можно ли вышеприведенный смысл стоимости и денег выразить на окостеневшем псевдоакадемическом языке ученых педантов, родившемся из умственного блуда или, по Осипову, из «концептуального распятия Христа»? Вряд ли, слишком громадна и не подъемна тема денег, финансов, кризисов. Чтобы ухватить ее суть, потребен язык образный, сочный, необычайный. И вот что показательно. В свое время Ф.М. Достоевский настолько был зачарован и озабочен финансовыми кризисами, что написал на эту тему — редчайший для него случай! — стихи:

Крах конторы Баймакова,

Баймакова и Лури,

Вместе зрели оба кова,

Два банкрутства — будет три!

Будет три, и пять, и восемь,

Будет очень много крахов

И на лето, и под осень (…).

Слово «ковы», о которых идет речь у Достоевского, между прочим, происходит от древнеславянского «ковъ» — дурное намерение, обман. Обратим внимание, что Федор Михайлович, как и Юрий Михайлович, видит в финансово-денежных нестроениях рукотворное, а никак не объективное, предустановленное некими «законами экономики» начало. В статье «Экономика как царство беззакония» Ю.М. Осипов в сгущенном виде отчеканил смысл своей экономической антропологии: «всё проходит через головы, в них и вершится. Деньги, цены, капиталы, инвестиции, их динамика — все это продукция экономических голов: индивидов, коллективов, институций. Но головы эти разные по мощи своих разрешений — и среди них находятся такие, которые способны к организации не только самих себя, но и близкого или даже далекого от них экономического пространства — со всеми его экономическими параметрами, субъектными поведениями, движениями стоимости» [5, 60—64].

Вернемся к «Обретению». Среди трансцендентальных прозрений автора выделю еще одно — о России, об отечественной антропологии и связанной с ней ритмичности российского хозяйства. Россия как страна-приключение, страна-экстрим порождает свой тип личности, всегда недовольной и требующей иного. Русский человек, по Осипову, по природе своей не признает институциональных опосредствований, идущих от культуры и цивилизации, он живет и под небом, и над бездной сразу, в непосредственной близости к Богу и дьяволу, к святости и к инфернальности. Отсюда страсть к рывкам, к имперским мироустроительным планам — в чем-то еретическим преобразовательным сверхнапряжениям. Исторические ритмы России в результате предстают как чередование таких стадий: большой рывок, творческий подъем — длительная инерция — и далее застой, окостенение. Эта мысль Ю.М. Осипова соотносима с идеей Л.Н. Гумилева о «струнно-колебательных волнах» истории России — Северной Евразии. По Гумилеву, рождающийся новый пассионарный центр дает первотолчок, струны русской истории натягиваются и звенят, им­пульсы от сверхнапряжения расходятся во времени и пространстве — и зату­хают. Думаю, мы вправе говорить о «гумилевско-осиповской концепции» больших и совсем не Кондратьевских волн российского развития.

В первом приближении долговременная хозяйственная динамика России, по Осипову — Гумилеву, выглядит так. Когда очередная мо­дель общественно-хозяйственного устройства исчерпывает себя, в России происходит смена центров власти и стратегий развития. И тогда новый центр раз­вития дает «струнно-колебательный» первотолчок всему хозяйственному движению. Понятно, что длительность такой «струнно-колебательной волны» опре­деляется мощью властного первотолчка, уровнем энергийности элит и народа. Новые типы развития базируются на появлении новых столиц и новых метафизических смыслов. Новый центр проводит долговременные стратегии — боль­шие инфраструктурные проекты, которые создают движущие силы роста за счет длительного затухающего эффекта от масштаба и диффузии инноваций на больших пространствах — «неудобиях» России. В дальнейшем наступают застой и окостенение всего общественно-хозяйственного бытия, вплоть до нового большого имперского рывка. 

Перейдем к выводам.

1. В «Обретении» Ю.М. Осипову удалось увязать воедино трансцендентное, мистериальное, метафизическое с хозяйственно-экономическими практиками личности. Следовательно, если мы рассматриваем мир хозяйства как инобытие сверхсущего, то у категорий научно-экономического познания не может быть самодостаточного статуса, они образуют превращенную форму отношений человека к Христу и Антихристу.

2. Ю.М. Осипов на философско-хозяйственной основе воссоздал присущее отечественной мысли положение о приоритете субъектного, идущего от сознания и воли человека начала над стихийными экономическими закономерностями, будто бы «от воли людей не зависящими», которое всегда было руководящим принципом для славянофилов, евразийцев, почвенников. При этом автор «Обретения» раскрыл особую роль «метафизического действия» в любом хозяйственно-экономическом оценочном артефакте. К примеру, суть современных виртуально-спекулятивных до дурной денежной беспредельности «оцифрованных» трансакций видится в порче человека вожделением счета, антихристовой жаждой количественной стерилизации бытия. И разве это не так? 

3. Порой у читателя «Обретения» складывается впечатление о пессимистическом и даже безнадежном видении автором человеческой природы и человеческой истории. Ясно, что Страшный суд всегда близок — но ведь и тысячелетнее Царство праведных тоже. А Ю.М. Осипов показывает нам, что и дьявол движет историю, что не герои, подвижники, творцы, а «тихие серые правители» обладают реальной криптовластью. Серый, кстати, цвет дьявольский. Где же противление злу силою, где меч, который принес в мир Христос — может спросить прямолинейный читатель. Но именно «Обретение» и другие запредельные тексты Юрия Михайловича Осипова со всей мощью являют собой силу, противостоящую злу, а может быть, и концептуальный меч Победы.

Литература

1. Валь Ж. Несчастное сознание в философии Гегеля. Пер. с фр. СПб.: Изд-во Владимир Даль, 2006. 
2. Зенько Ю.М. Основы христианской антропологии и психологии.СПб.: Речь, 2007.
3. Осипов Ю.М. Деньги // Антология современной философии хозяйства: В 2 т. Т. 2 / Под ред. Ю.М. Осипова. М.: Магистр, 2008.
4. Осипов Ю.М. Обретение. М.: ТЕИС, 2011.
5. Осипов Ю.М. Экономика как царство без-закония // Проблемы современной экономики. 2015. № 1.
6. Протоирей Митрофан. Православие, римо-католичество, протестантизм и сектантство. Сергиев Посад: Изд-во Свято Троицкой Сергиевой Лавры, 1990.