***

Мировоззренческий, шире — социокультурный контекст конца ХIХ — начала ХХ в. бесспорно оказал огромное влияние на создание концептуальних средств социального познания. Бесспорный расцвет русской философии и общественных наук, быстрое развитие методологических идей в этот период представляют большой научный интерес. Философская и общественная мысль того времени тесно переплеталась с политической борьбой, а русские философы, предчувствуя надвигающуюся революционную катастрофу, использовали в том числе и философские идеи для ее предотвращения. «У России есть своя высокая философия, — подчеркивает, отмечая указанный аспект, Ю.М. Осипов, — обозначившаяся в новейшее время как раз к моменту погибели Российской империи, происшедшей в ходе и в результате нероссийской по сути революции, начатой февралем 1917 г. Речь идет о русской софийной философии (В. Соловьев, П. Флоренский, Н. Бердяев, С. Булгаков, Е. Трубецкой и др.), как раз и пытавшейся, обращаясь к Софии Премудрости Божией, предотвратить погибельную революцию, отринуть наступавший марксистский социализм, возродить русскую святость, а точнее — Россию!» [1, 13]. Представления о современности, взгляды на историю и перспективы развития страны, теоретико-методологические решения, равно как и реакция на это в трудах оппонентов, сливались в общем потоке общественной мысли. Идейные установки корифеев философии и социальной науки находили отражение не только в их теоретических концепциях, но и в конструировании методологических средств исследования. Утверждая теоретическую и политическую несостоятельность своих идейных противников, философы и публицисты одновременно высказывались по тем или иным проблемам методологии социального познания. Ученые, как никогда прежде, критически оценивали настоящее, выдвигали проекты, программы переустройства общества, оказывали влияние на общественные события, происходящие в стране. Быстрые исторические изменения, социальные противоречия российского общества предопределяли как саму логику развития общественно-философского знания, так и методологические средства его получения. Задачей статьи является раскрытие социокультурной обусловленности процесса формирования теоретико-методологических средств российских ученых, а также влияния полученных ими идей на формирование мировоззрения эпохи.

Трудно судить, насколько адекватным было тогда восприятие научной элитой реальности, а значит, и проникновение в глубину исторических событий. Чаще всего участники либерального, консервативного и революционного направлений общественно-политической мысли в своих исследованиях не отделяли собственно научных задач от общественно-политических. Это подтверждалось выдвинувшейся тогда на первый план полемикой либеральных народников, позитивистов, легальних марксистов по вопросам прошлого, настоящего и будущего российского общества. Дискуссия разгорелась между сторонниками консервативно-субъективистской и либерально-объективистской методологии исследования общественных явлений. Сторонники субъективного метода в социологии Н.К. Михайловский и П.Л. Лавров предполагали, что в его основе лежат сочувственное пережвание и нравственная оценка поступков и действий, из которых складывается изучаемое событие. «Субъективным методом называется такой способ удовлетворения познавательной потребности, — пишет Михайловский, — когда наблюдатель мысленно ставит себя в положение наблюдаемого» [2, 402]. Его реализация в процессе познания явлений общественной жизни представлялась возможной посредством интроекции субъекта в объект, установления некоторого тождества между субъектом и объектом благодаря переживанию субъектом объективного, которое становится человеческим. «Понимающая методология» восходила еще к тезису В. Дильтея, согласно которому понимание — наиболее адекватный метод для «наук о духе», благодаря которому познающий субъект имеет единственную возможность погрузиться в мир социальных явлений. Объекты познания становятся предметом наук об обществе только тогда, когда их состояние переживается, «когда они выражаются в многообразных формах и когда эти выражения понимаются» [3, 314].

В процессе понимания познающий субъект раскрывает уникальность и неповторимость исторических и духовних феноменов, которые могут быть представлены отдельными личностями или группами, а также их действиями, религией, культурой эпохи, искусством и т. д. Психологические формы понимания наделялись таким же познавательным значением, какое имеют логические формы объяснения в социально-гуманитарных исследованиях. Это предложение вполне соответствовало герменевтичской практике того времени, когда наиболее важными психологическими формами понимания объявлялись формы переживаний, которые, по мнению сторонников субъективной методологии, способствовали описанию субъектом предметних свойств и состояний объекта. Субъективные социологи не сомневались в том, что сознательное, систематическое применение субъективного метода делает его вполне научным способом познания. Более того, они допускали возможность употребления наряду с ним и объективных методов исследования, но отводили последним подчиненную роль [2, 403; 4, 612]. Н.К. Михайловский и П.Л. Лавров, таким образом, справедливо указывали на наличие аксиологического элемента в знании, который вместе с познавательным аспектом дает информацию об «известных явлениях и отношениях между ними», свидетельствует «о степени удовлетворения этими явлениями различных требований природы наблюдателя» [2, 393]. «Нравственный суд в применении к личности и обществу, к прошлому и будущему в истории, — подчеркивал Лавров, — есть всеобщий факт…» [4, 613].

Н.К. Михайловский также решительно убежден в неспособности исследователя общества оторваться от симпатий и антипатий, близких ему интересов и беспристрастно познавать уже в силу самой природы его отношения к социальным и культурным феноменам. Он справедливо пишет о моральной ответственности общественной науки, которая возникает в силу известных потребностей общества, обслуживает их и не находится над обществом [2, 388]. Подчеркивая тесную связь истины и оценки в социальном познании, Михайловский и Лавров были убеждены, что красота, польза и справедливость, наряду с истиной являются необходимыми способами удовлетворения требований ученого [2, 404—405; 4, 613]. Так, исследуя эмиграцию из Мекленбурга в Новый свет, Михайловский подчеркивает необходимость помимо описания причин этого явления дать ответ на вопрос: насколько справедлив или несправедлив, нравствен или безнравствен порядок вещей, который гонит людей с родины. Признавая эмиграцию необходимой и справедливой, он в равной степени находит нужной деятельность людей, направленную на устранение причин эмиграции [2, 375]. Отвергая всевозможные рассуждения о существовании беспристрастной науки, Михайловский открыто высмеивает тех, кто с высоты науки стремится приблизиться к объективности в описании жизни. «Зачем же плевать в колодезь, на дне которого находится истина? Тоже ведь и напиться когда-нибудь захочется…» [2, 382].

Итак мы видим достаточно глубокое понимание русскими учеными места и функций ценностного элемента в социальном познании, честное и открытое признание ведущей роли субъективной позиции исследователя. Однако по форме сочувствие и понимание остаются для них психологическими процедурами, действительный смысл которых раскрывается в контексте культурно-исторического содержания сознания познающего субъекта. Ключом к смысловой расшифровке общественных явлений служит предварительное выяснение сопутствующих им условий, особенностей данной исторической ситуации. И только таким образом ученый приобретает возможности для реализации творческого подхода к изучаемым феноменам, включая их в новые смысловые связи и наделяя новыми функциями. Субъективные социологи достаточно реалистически описали место ценностных критериев в познании исторических феноменов, признавали социокультурную обусловленность знания и познания, учитывали специфику изучения общественных явлений. Настаивая на правомерности нравственной оценки в социальном исследовании, они вместе с тем определяли ее как произвольную и субъективную, предполагая выяснение условий преодоления разногласий между исследователями общества задачей будущего [2, 404—405; 4, 613].

Субъективный метод исследования с его сочувственным переживанием и нравственной оценкой не был ими соединен со всей совокупностью существовавших тогда объективно-научных средств исследования. Акцентируя внимание на своеобразии социально-исторических объектов, они противопоставляли субъективно-психологические средства исследования методам сциентистско-ориентированной социологии.

Русские ученые пытались найти путь к выяснению природы социальной обусловленности сопереживаемых человеческих действий. Здесь они продолжили разработку теоретико-методологических проблем, предложенных немецким неокантианством и методологией истории В. Дильтея. Обобщая опыт немецкой исторической науки ХIХ в., основоположники баденской школы неокантианства В. Виндельбанд и Г. Риккерт выявили ряд своеобразных черт социального познания, вытекающих из природы и особенностей его объектов. Представители неокантианской философии истории обосновали принципиальное различие социального и естественнонаучного познания по их методу. Своим известным разделением наук на генерализирующие (науки о природе) и индивидуализирующие (науки о духе) они воздвигли стену между историей как наукой об индивидуальных, неповторимых, уникальных феноменах и естествознанием как наукой, изучающей общее и открывающей законы. Согласно В. Дильтею, категория объяснения применима только в сфере изучения явлений природы, в то время как социальное познание основывается только на понимании, вырастающем из внутреннего опыта субъекта.

В то время как Н.К. Михайловский и П.Л. Лавров стремились раздвинуть узкие рамки субъективного анализа и преодолеть субъективизм в суждениях на основе общечеловеческих ценностей и идеалов, П.Б. Струве, Н.А. Бердяев и другие исследователи нового поколения интеллектуалов предприняли попытку достичь объективности за счет исключения оценки из области научного познания и, опираясь на идеи неокантианской гносеологии, найти критерии объективности в самом сознании познающего субъекта. Если субъективные социологи искали оценочные критерии в сфере субъективного, т. е. в сфере субъективных норм и идеалов критически мыслящей и обладающей нравственным потенциалом личности, то Струве и Бердяев попытались придать им статус объективности посредством выхода в область категорического императива И. Канта как высшего нравственного закона. Поэтому обоснование научного статуса социального познания они начали с нового философского толкования сущности объективного. По их мнению, в самом содержании сознания, в психологических переживаниях присутствует объективный и общезначимый элемент [5, VIII—ХV].

Основой и критерием объективности, по мнению Струве, являются общеобязательность и прочность представлений для каждого индивидуального сознания [6, 492]. Бердяев также утверждает, что сознание познающего субъекта содержит в себе ряд априорных чувственных и логических форм, имеющих общечеловеческий и общеобязательный характер [7, 21]. Указание на субъективную природу всех без исключения переживаний, продолжает Струве, нисколько не исключает возможность их объективного познания, поскольку «субъективный характер переживаний, как таковых, есть с точки зрения теории познания — их объективный признак, то есть объектов научного исследования» [5, ХVI]. «Теория познания, вторит ему Бердяев, именно и имеет дело с общечеловеческим, трансцендентальным, а не с субъективным, психологическим сознанием» [7, 22]. Утверждая точку зрения об общеобязательности и объективности не только формальных элементов, но и содержания сознания, Струве, следуя неокантианской логике, одновременно отказывается, соединить ощущения, восприятия, представления с их источниками, предполагая метафизической попытку «предположить за индивидуальным и коллективным сознанием мир внешних вещей» [6, 492].

Резко критикуя субъективных социологов, Н.А. Бердяев и П.Б. Струве формулируют свои методологические принципы социального познания. Справедливо увязывая решение проблемы объективности познания с выяснением взаимодействия субъективного и объективного, аксиологического и гносеологического, они противопоставляют эти моменты, причем таким образом, что субъективно-ценностное отношение к объекту изгоняются ими из теории познания и выносятся за сферу науки. Провозгласив тезис о несовместимости объективного анализа социальных объектов и их оценки, они заявляют о противоречии идеологических установок и познавательного стремления к истине [5, ХХIII]. Н.А. Бердяев замечает, что истина возвышается над классами и может принимать классовый характер лишь только в силу ее психологической доступности одному классу [7, 53]. Безусловно признавая аксиологическую детерминацию социального познания и правильно подметив, что в этом признании заключается единственно верный подход к оценке места и значения ценностей в научном исследовании, Струве и Бердяев вместе с тем объявляют истину и идеалы категориями, несовместимыми с научной позицией ученого [5, ХХIII].

П.Б. Струве и Н.А. Бердяев в начальный период своего творчества, отдавая дань марксизму, пытались вывести нравственные принципы, нормы и идеалы из «психологии класса, приспособленного к требованиям социального прогресса» [7, 59]. Ценностные принципы представлялись российским неокантианцам в качестве независимых от эмпирического сознания и общественной структуры, абсолютных, вечных, надклассовых идеалов. Объективность познания у них зависела от умения исследователя в процессе исследования социальных и культурных феноменов встать на общечеловеческую точку зрения. Влияние современных противоречий и тенденций общественной жизни, воздействие господствующих в обществе идеологических установок оценивались ими крайне негативно. Соединяя методологию марксизма с идеями неокантианской гносеологии для обоснования путей и возможностей достижения истины, П.Б. Струве и Н.А. Бердяев опирались на идеи априорных категорий сознания.

Из нашего анализа двух направлений в отечественной методологии исследований следует, что субъективные социологи достаточно глубоко осмыслили проблему соотношения мировоззрения и науки, оценки и истины в социальном познании. Они осознали невозможность и ненужность исключения аксиологических принципов исследования из социального познания. «Факел истины, обнаженный от условностей человеческой природы, — подчеркивал Н.К. Михайловский, — неспособен осветить даже малейшее пространство, и не ему бороться с окружающим человечество мраком» [2, 348].

Отдавая должное мировоззренческой ориентации социального познания, его ценностным установкам, русские ученые обращались к истинным началам общественности, которые служили им общечеловеческими ориентирами, понятиями, наполненными большим социальным смыслом. Признавая серьезное влияние интересов, целей и ценностей познающего субъекта на процесс и результаты исследования, они не оставили анализа конкретных форм воздействия социокультурных факторов на работу ученого и ограничивались лишь изучением нравственной позиции исследователя. Хорошо понимая роль культурных идей в интерпретации исторического процесса, Н.К. Михайловский и П.Л. Лавров отмечали специфику изучения духовных явлений, неоднократно подчеркивали значение ценностного подхода к социальным фактам. Концепция познавательных средств выстраивалась у них на основе трактовки чувств и помыслов личности как независимой и самостоятельной по отношению к целому историческому развитию. Требования П.Б. Струве и Н.А. Бердяева вынести субъективно-ценностные суждения из области научного познания и оставить им место только в сфере психологии и морали являются невыполнимыми и не способствуют достижению полноты социального знания. Никакое самое беспристрастное изложение фактов не обеспечивает получение всестороннего знания об обществе, если оно в то же время не сопровождается проникновением в культурный мир человека, внутреннюю духовную сферу личности, совершающей социально-значимые действия, не дополняется нравственной оценкой происходящего. Попытки Струве и Бердяева исключить субъективно-герменевтические средства из области социального познания, равно как и нежелание народнических социологов в полной мере использовать объективно-научные методы исследования, не создают перспективы для решения проблемы соотношения истины и метода в науках об обществе. Тем не менее теоретико-методологические позиции отечественных ученых не только представляют интерес в анализируемом нами аспекте — выяснения механизмов ценностной обусловленности знания, но и позволяют обнаружить связи между жизненными реалиями и российской наукой того времени. В этой связи стоит указать на исторические основания и ценностные предпосылки разных методологических подходов в социальном познании среди российских интеллектуалов.

Сложившийся как теоретик народничества и идеолог крестьянства, Н.К. Михайловский рассчитывал с помощью своей методологии обосновать необходимость и возможность преобразования общественного строя в России с точки зрения нравственного, справедливого, должного. Антропологические и гуманистические ориентации философии П.Л. Лаврова — признание ценности человеческой жизни и свободы личности — безусловно способствовали формированию интереса к субъективно-личностным, человеческим параметрам познавательных средств.

П.Б. Струве и Н.А. Бердяев — представители русского духовного ренессанса и либерально-демократического движения в начале ХХ в. — с одной стороны, отстаивали экономические реформы и отвергали народнический протест против капиталистической рационализации страны, с другой стороны, интуитивно предчувствовали надвигающуюся революционную катастрофу. Но вместе с тем они не принимали радикальных форм борьбы как с левой интеллигенцией, так и с самодержавием. Их мировоззренческие и методологические установки в значительной степени отвечали политическим интересам либеральной интеллигенции, жаждавшей гражданских прав, политических свобод и демократизации страны. Они ожидали скорейшего введения новой конституции и устранения многочисленных препятствий развитию институтов частной собственности, свободного рынка и свободной конкуренции. Идеи критического рационализма и ориентация на объективно-научные средства в методологии социального познания являлись теоретическим выражением их общественной позиции.

Таким образом, оба методологических направления ориентировались на разные ценности, выступающие в данном случае полюсами мировоззренческого противостояния. Здесь столкнулись идеи гуманизма и антропологизма с ценностями объективности, связанные с общественными изменениями, возникшими преимущественно в начале ХХ в. Мировоззренческая позиция, лежащая в основе объясняющей методологии социального познания, содержала в себе культ рационализма, научного утилитаризма, прагматизма и многие другие характеристики естественных наук. Мировоззренческие основания понимающей методологии в социальном исследовании были связаны с ценностями гуманитарной культуры, ее традициями, поисками новых смыслов, нравственных идеалов и норм. Поэтому, только выяснив социально-культурные и мировоззренческие позиции авторов анализируемых концепций, их отношение к общественным противоречиям своей эпохи, становится возможным понять смысл их теоретико-методологических исканий.

Литература

1. Осипов Ю.М. Философия на миру: абстракции и практики // Философия хозяйства. 2014. № 3.

2. Михайловский Н.К. Соч. Т. 3. СПб., 1897.

3. Всемирная энциклопедия: Философия. М., 2001.

4. Лавров П.Л. Философия и социология. Т. 1. М., 1965.

5. Струве П. Предисловие // Бердяев Н.А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический очерк о Н.К. Михайловском. СПб., 1902.

6. Струве П.Б. На разные темы (1893 — 1901 гг.): Сб. статей. СПб., 1902.

7. Бердяев Н.А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический очерк о Н.К. Михайловском. СПб., 1901.

Текст опубликован в ФХ-4. 2015