Противоречия постсовесткого развития, характеризующегося перманентным нарастанием превратных и симулятивных форм общественного бытия^[1], обнаружили немало новых импульсов к исследованию советского наследия, причем не только экономико-политического, но и социокультурного, в контексте проблемы, которую специалисты в области общественных наук в последние десятилетия норовят предать забвению — я имею в виду проблему социального отчуждения.

В этом контексте автор ставит в центр данного текста принципиально значимый для понимания практик СССР тезис: советская культура явила в идеальной форме вызов миру отчуждения (причем, не только в идеальном, но и в материальном аспекте) и стала феноменом разотчуждения — процесса возвращения человеку его «родовой сущности» (К. Маркс, Д. Лукач). При всем разнообразии идейных и художественных течений советской культуры (от Маяковского до Солженицына, от Грина до Бродского) — все они, так или иначе, позитивно или негативно, были связаны с проблемой снятия отчуждения^[2].

Прежде чем продолжить дальнейший ход наших рассуждений, позволим себе напомнить, что отчуждение — это социальный процесс, характеризующийся превращением человеческой деятельности, ее результатов, а также самого ее субъекта во внешнюю, самостоятельную, господствующую над человеком и неподвластную ему силу (см.: [4—7]). Как таковое отчуждение пронизывает всю совокупность форм человеческой жизнедеятельности, в том числе, и культуру. В результате этого жизнедеятельность человека оказывается пронизанной специфической — отчужденной — формой связи социальных процессов и культуры. Соответственно в этом случае культура — мир, где человек реализует свою родовую, неотчужденную сущность — оказывается в положении, когда она связана с социумом и, тем самым, с человеком, при помощи лишь отчужденных форм, рождая глубочайшую драму его общественного бытия.

Автор данной статьи настаивает на том положении, что субстанцией советской культуры была не политическая и не национальная идея и вообще не идея как таковая, а именно деятельностный императив. Причем тот особый вид (1) творческой деятельности, который был связан с (2) разрешением конкретных общественных противоречий, предполагающей (3) преодоление отчуждения в его конкретно-исторической форме.

Да, именно преодоление конкретно-исторических форм отчуждения (разотчуждения) как раз и было субстанцией советской культуры. Однако здесь вполне закономерно возникает вопрос: а разве любая другая художественная культура не сопряжена с проблемой отчуждения? Ведь, как известно, степень гуманизма того или иного произведения культуры в решающей степени определяется именно тем, в какой мере оно несет в себе критическое отношение к отчуждению. История (не только отечественная) художественных практик выявила несколько типов отношения к идее отчуждения.

В одном случае художник в своем произведении лишь констатирует феномен отчуждения (или самотчуждения), что в конечном итоге, как правило, несет в себе художественную легитимацию мира отчуждения как неизбежного зла. Во втором — это отношение проявляется в форме протеста против мира отчуждения. В третьем — отношение к проблеме отчуждения проявляется в форме критики, но не самой его сущности как таковой, а лишь порожденных им конкретных форм действительности.

Подчеркнем: постановка проблемы отчуждения вовсе не является прерогативой советской культуры.

Специфика советской культуры (и в первую очередь той ее тенденции, которая является выражением ее особенного) заключается не в том, что она видит этот феномен (его видит и отражает любая подлинная культура), а в том, что она несет в себе качественно новое отношение к феномену отчуждения, которое не сводимо только к его отражению. Более того, эта тенденция содержит в себе подлинно критическое отношение не только к отчуждению как таковому, но и — что особенно важно — к его основам. Суть этого качественно нового отношения заключается в том, что советская культура несет в себе некий внутренний посыл, установку на снятие отчуждения, причем не в абстрактно-гуманистической, а (NB!) в конкретно-исторической форме. Именно поэтому автор называет эту тенденцию советской культуры освободительной (от власти тех или иных исторических форм отчуждения).

Освободительная тенденция (а она, напомним, была не единственной: наряду с ней существовала и официозно-бюрократическая линия) советской культуры содержала два качественно новых момента: (1) установку на преодоление отчуждения в его (2) конкретно-исторической форме.

Именно это критическое отношение к отчуждению объективно актуализировало проблему и значение непосредственно самой действительности как исходной тезы творчества художника. Отсюда рождалась глубинная связь советской культуры с реальными процессами жизни, в отличие от современного постмодернизма, отрицающего эту жизнь.

И в этом смысле советская культура стала тем идеальным советской действительности, которое выразило реальное движение действительных противоречий советской системы.

Более того, именно сам процесс разрешения противоречий, снимающий те или иные формы отчуждения (в сфере идеального) и осуществляемый — это принципиально важно — в настоящем, понимаемом как процессирующая история, т. е. в таком временном континууме, как present continues, как раз и составляет суть художественной логики советской культуры (ее освободительной тенденции).

Рассматриваемый нами процесс разрешения противоречия как процесс преодоления эффекта отчуждения предполагает единственный тип хронотопа — здесь и сейчас. Это как раз и определяет то обстоятельство, что освободительная тенденция советской культуры всегда имеет дело с хронотопом переходности (из «царства необходимости» в «царство свободы»).

Эта принципиальная характеристика советской культуры выражает в себе особенное советской культуры и отличает ее от других типов культур, в том числе и русской (дореволюционного периода). Хотя следует отметить, что художественный процесс, рассматриваемый в хронотопе — здесь и сейчас — составлял предмет творческого внимания великих художников еще до Революции. Так, например, К.С. Станиславский призывал актера воссоздавать в своей игре процесс, а не «играть» результаты, ибо это рождает наигрыш результатов, насилие, которое приводит только к ремеслу.

В свое время автор предложил называть данный процесс разрешения противоречий, обусловливающий преодоление конкретно-исторических форм отчуждения, «разотчуждением».

Данный процесс разрешения противоречий, будучи всеобщим и особым видом деятельности, во-первых, создает общественную связь (хотя и в форме идеального) в виде конкретного художественного феномена советской культуры («форма человеческой деятельности, представленная как вещь, как предмет»), а во-вторых, как таковой является важнейшим креативным источником советской культуры. Вот почему автор настаивает на том положении, что субстанцией советской культуры выступает именно разотчуждение как деятельностный акт в сфере идеального.

Следует отметить, что разотчуждение как особый вид деятельности, связанный с преодолением той или иной формы отчуждения, фиксируется не просто в виде вещи, а в таком феномене, который, с одной стороны, является той же самой вещью, а с другой — несет в себе развернутую логику ее сотворения. В данном случае мы имеем дело с таким видом деятельности, результат которой, овеществляясь в том или ином художественном феномене, в то же время сохраняет в себе логику своего становления, т. е. логику самой породившей его общественно-человеческой деятельности.

Процесс разотчуждения, лежащий в основе советской культуры, являет собой не только его результат — новое общественное отношение, но и сам способ его сотворения.

Логика освободительной тенденции советской культуры предполагает непосредственно процесс преодоления отчуждения (разотчуждение) и, что очень важно, взятый не в модусе его фактической свершенности (т. е. не в форме его результата и уж, тем более, не в форме «мертвой предметности») и не в модусе конструктивных намерений о разотчуждении. Художественная логика освободительной тенденции советской культуры — это есть непосредственно сам процесс акта разотчуждения, осуществляемый здесь и сейчас, т.е. сам процесс высвобождения конкретных общественных отношений от конкретной формы отчуждения в хронотопе конкретного настоящего, а не абстрактного будущего или прошлого.

Сказанное позволяет сделать несколько промежуточных выводов.

Первый. Логика разотчуждения не может возникать вследствие некой автоматической каузальности. Эту логику художник творит всякий раз заново, что в свою очередь предполагает тесную связь художника с жизнью, а значит — с живыми противоречиями действительности, что как раз и служит источником креативного потенциала советской культуры.

Второй. Логика разотчуждения не просто декларирует манифест идеи свободы от отчуждения, но — и это более важно — предполагает творчество самого метода разотчуждения, причем в его авторской модификации. В данном случае имеется в виду то, что разотчуждение, будучи деятельностью, связанной с преодолением конкретно-исторических форм отчуждения и осуществляемой конкретным (исторически и культурно) субъектом с его конкретным подходом, продиктованным ситуацией — здесь и сейчас, — всякий раз востребует и контекстуально конкретный метод разотчуждения.

Продолжим наши размышления. Определенная выше конкретность получает свое полное воплощение в авторском методе разотчуждения. Творчество же этого метода для индивида выступает одновременно и формой творческого осмысления содержания собственной деятельности, равно как и формой самосознания себя как ее субъекта истории культуры.

Можно сказать, что разотчуждение предполагает не только сам акт творческой деятельности по преодолению отчуждения, но и творчество авторского метода его осуществления, а это в свою очередь становится предпосылкой формирования и развития креативного потенциала уже непосредственно самого его субъекта.

Другими словами, разотчуждение предполагает диалектическое единство (1) процесса деятельности, (2) его субъекта и (3) предмета деятельности, в качестве которого выступают реальные противоречия общественной действительности и, наконец, (4) самого результата деятельности.

Единство этих моментов как раз и характеризует разотчуждение как особый вид творчества. Диалектическое единство названных модальностей разотчуждения обусловливает и три принципиально важных для нас момента: (1) целостность субъекта разотчуждения; (2) принцип самодетерминации индивида и — самое главное — (3) не отчужденное, творчески-преобразующее отношение к действительности.

Последнее как раз и выступает имманентным источником развития креативного потенциала уже самой советской культуры.

Третий. Именно принцип разотчуждения, являясь субстанциональным началом освободительной тенденции, как раз и задает единство и различие всех форм движения советской культуры, а также богатство ее противоречий.

Итак, мы видим, что формирование и развитие креативного потенциала советской культуры имели три основы.

Первая основа была связана с практической, но при этом творческой деятельностью широких масс и нацелена на конструктивное преодоление существующих конкретных форм отчуждения в сфере материальных отношений. Именно этот вид деятельности и лег в основу генезиса советской культуры. На уровне генезиса степень креативности культуры определялась мерой преодоления его субъектом господствующего в данной общественной системе эффекта отчуждения.

Второй основой развития креативного потенциала являлось исходное отношение советской культуры, т. е. отношение разотчуждения, связанное также с преодолением конкретно-исторических форм отчуждения, но только уже в сфере идеального. Здесь мера креативности советской культуры была обусловлена не только творческим потенциалом субъекта, но самое главное — степенью включения его в процесс разрешения конкретных противоречий действительности. Итак, творчество субъекта культуры здесь завязывается уже на «источник» развития самой действительности (ее противоречия). Именно это обстоятельство расширяет границы развития креативного потенциала культуры до безграничности, а сама действительность для субъекта творчества становится конструктивной бесконечностью, а не «дурной» (каковой она сегодня и выступает в логике постмодернизма).

Третьей основой развития креативного потенциала советской культуры выступает творческая деятельность по созданию авторской модификации разотчуждения, но уже как художественного метода. То есть в данном случае речь идет уже об авторском соцреализме как художественном методе.

Заключая, можно сказать, что развитие креативного потенциала советской культуры (ее освободительной тенденции) задавалось следующими имманентными принципами:

• отношением разотчуждения как конкретно-всеобщим принципом, лежащим в основе генезиса советской культуры, ее общественного идеала и ее художественного метода;
• деятельностной природой генезиса советской культуры, ее общественного идеала и ее художественного метода;
• субъектным принципом бытия индивида как творца истории, как художника и как зрителя.

Литература

1. Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал. Т. 1. М., 2015.

2. Булавка Л.А. К феноменологии симулятивного бытия // Философские науки. 2012. № 2.

3. Культура. Власть. Социализм / Под ред. Л.А. Булавки. М., 2013.

4. Аренд Х. Истоки тоталитаризма. М., 1996.

5. Маркс К. Экономико-философские рукописи // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42.

6. Лукач Д. К онтологии общественного бытия. М., 1991.

7. Ollman B. Alienation: Marx’s Concept of Man in Capitalist Society. Cambridge, 1976.

8. Meszaroz I. Marx’s Theory of Alienation. L., 1970.

9. БузгалинА.В., КолгановА.И.Политическаяэкономияпостсовесткогомарксизма // Вопросыэкономики. 2005. № 9.

10. Проблема человека в современной философии. М., 1969.

[1] Подробнее об этом см.: [1].

[2] Этот взгляд на противоречия советской системы (подробнее см.: [2]) качественно отличается от традиционного ее понимания как не более чем тоталитарной системы (см.: [3]).